Юрий Крупнов

Идет коммерциализация школьной системы. Между прочим, все разговоры о том, что школы будут что-то зарабатывать благодаря закону, реформирующему бюджетные учреждения, не имеют к делу никакого отношения, потому что и сегодня школы в виде дополнительных услуг могут зарабатывать. Речь идет о том, что уровень коммерциализации будет резко, в десятки раз, повышен. Это первый момент.

А второй момент – это то, что таким образом как бы будет предлагаться негосударственным организациям, прежде всего частным, коммерческим, входить в состав учредителей школ со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому, на самом деле, это более чем сложный закон, в котором напрямую, казалось бы, нет ничего опасного (просто чуть реструктуризируется механизм финансирования), но на самом деле по факту это ведет к гигантским рискам. В нашей стране все такого рода дополнительные механизмы, к сожалению, не улучшают ситуацию. Обращает на себя внимание и тот факт, что депутаты в последнем чтении перенесли момент вступления данного закона в силу на первый месяц после инаугурации следующего президента. Мне кажется, это знаковый момент. Это само по себе требует внимания и детального анализа.

Вступление в ВТО по форме не может быть групповым, оно требует индивидуального участия. Поэтому все разговоры о том, что будут вступать вместе или раздельно, - это разговоры ни о чем. Исходно, скорее, это было политическое заявление ради поддержки Таможенного союза, чем какая-либо практическая схема вступления в ВТО. Я считаю, что наших чиновников, которые занимаются вступлением в ВТО, и тех зарубежных политиков, которые препятствуют нам вступать в ВТО, надо считать героями России и всячески поддерживать, чтобы этот процесс вступления продолжался еще много-много лет.

Вопрос присутствия в ВТО – это вопрос принципиальный, связанный с тем, будем мы делать ставку на развитие внутреннего рынка исходя из российских интересов или мы окончательно решим встроиться на условиях страны третьего, четвертого или пятого сортов в мировую экономическую систему.

Если мы будем жить по условиям, которые определяем не мы, то станем страной четвертого мира. Фантазии о том, что мы вступим в ВТО и начнем использовать эту организацию и правила международной торговли в своих интересах, не подкрепляются никакими регламентами ВТО и практикой ведущих стран. Одно дело, когда вступает такой гигант по населению и весовым экономическим показателям, как Китай. Другое дело - Россия, которая сегодня никого не сможет ни к чему через ВТО обязать.

Я считаю, что мы ни в коем случае не должны опираться только на моноэкономические основания нашего сотрудничества с Украиной. Вообще т. н. политика прагматизма и экономизма, которая наблюдалась в предыдущие годы по отношению к Украине (да и не только к Украине), привела всю ситуацию к тому, что постсоветское пространство стало практически изолированным от Российской Федерации. Поэтому сейчас мы должны просто очень радоваться тому, что есть возможность договариваться, что есть внятная власть на Украине.

Нужно смотреть не только на выгоды от торговли газом с Украиной, но и на всю систему отношений, где эти скидки на газ важны не только в плане геостратегическом, т. е. базы в Севастополе, но и в плане всего комплекса наших отношений. Скидки на газ для Украины могут и должны стать фундаментальным основанием будущего Таможенного союза.

Невозможно абсолютно оценивать, продешевила или не продешевила Россия. Мы не настолько богаты, чтобы за несколько процентов терять своих геостратегических партнеров, без которых наша геополитическая мощь будет недостаточной.

Сланцевый газ – это фундаментальный фактор, который уже нельзя отменить. Все рынки принципиально переорганизуются. А в России ситуацию с добычей сланцевого газа упустили, никто не готовился к этому. Нужно буквально на ходу, буквально за несколько месяцев кардинально пересматривать стратегию, а по сути ничего не происходит.

Сам по себе тип этого газа давно известен, а сейчас появилась технологическая возможность его добывать. Это не ставит под сомнение никакие проекты, это просто требует выдвижения совершенно новой стратегии газовой отрасли. Первый момент - нужно совершенно по-другому смотреть на тонкую химическую переработку, то есть газонефтехимию. Второй момент - мощно выходить на рынки, например, иранского газа и так далее. Выходить на рынки не столько с точки зрения продажи, а с точки зрения фактически создания «газовой оси» Россия-Туркмения-Иран.

В Иране же на самом деле добывается очень мало газа, и мы могли бы расширять эту добычу. А период, когда у нас было много газа и кругом были «голодные» покупатели, уже закончился в прошлом году, причем независимо от сланцевого газа. Евросоюз без всякого сланцевого газа диверсифицировал свои поставки. Они занимаются Средиземноморской интеграцией. Там Алжир и Ливия, и они резко вышли на этот рынок. Кроме того, в Катаре за последние 10 лет создана гигантская индустрия сжиженного газа. Так что дело даже не в сланцевом газе - и до этого российская газовая стратегия находилась в тупике.

Идеи президента по борьбе с терроризмом являются абсолютно правильными. Но основная проблема не в их истинности, а в том, почему эти меры, так или иначе уже ранее заявленные, не работают. Это загадка, это проблема, очевидного ответа на которую в явном виде для всех просто не существует. Поэтому, помимо данных пяти мер, необходимо и эту проблему решать.

Если говорить поверхностно, то проблема заключается в том, что в специфических условиях Кавказа необходима совершенно другая социально-экономическая политика. Необходимо не просто экономическое развитие, а, с учетом реального уровня безработицы, необходимо, по сути, создание в совокупности не менее миллиона новых рабочих мест за 5-6 ближайших лет. Причем эти рабочие места по классификации Международной организации труда должны быть тем, что называется «рабочими местами высокой степени достоинства». То есть чтобы люди шли на эти рабочие места как с точки зрения уровня зарплаты, так и с точки зрения престижности труда. Поэтому без серьезного, прежде всего социального, цивилизационного прорыва в этом регионе мы эти вопросы не решим.

Необходимо понять, что развал СССР, по сути, осуществила Российская Федерация. Вопрос на референдуме звучал не о выходе РСФСР из состава СССР, а, по сути, о развале, о чем-то таком страшном, на что люди не готовы были идти. Поэтому я бы не обольщался итогами того референдума, поскольку он отражал совсем другое представление. Никто до конца не представлял, что развал СССР вообще может произойти. Это было даже трудно представить после ГКЧП, даже в эти дни, а тем более - в марте того года. Поэтому люди относились к вопросу, заданному на референдуме, с точки зрения «а хотите ли вы плохого?». Плохого никто не хотел.

Но, начиная с 1989 года, был взят четкий курс на выход из состава СССР. Отсюда 12 июня 1990 года (наиболее показательный момент) – принятие Декларации о государственном суверенитете и, по сути, «независимости» РСФСР. А после этого стали приниматься декларации в других республиках, и «посыпался» СССР.

Референдум имеет гигантское значение с точки зрения того, что, в любом случае, это - юридический факт отказа от распада СССР. Но, по сути, реальная практика сделала этот юридический факт в основном имеющим историческое значение.

Полностью согласен с формулировкой В.В. Путина, что распад СССР – крупнейшая геополитическая катастрофа XX века. Потому что в результате него было сломано естественное цивилизационное пространство России, исчез фактор мира и прогресса, благодаря которому в мире могли приниматься сбалансированные решения.

Если рассуждать в рамках ведомственной реформы, то военная реформа проходит, можно сказать, позитивно, поскольку как бы кто ни говорил, но за 20 лет накопилась гигантская необходимость в изменениях. Это надо было начинать делать давно. Но есть два момента, которые резко ограничивают эффективность военной реформы и по многим параметрам могут даже привести к вреду.

Первый момент – это то, что эта реформа делается вне общей теории и концепции современных войн и, собственно, понимания того, где и как будет воевать Россия. В этом смысле никакой, к сожалению, за 20 лет теории современной войны российской военной (и не только военной) наукой создано не было. Поэтому реформирование армии под неизвестно что – это задача как трудная, так и во многом заранее предсказуемо неэффективная.

Второй момент – это то, что касается собственно вооружений, систем вооружений, систем оснащения армии. В ситуации, когда промышленность продолжает деградировать и отсутствует план перевооружения российской промышленности и выхода на новый технологический уклад, военная реформа, опять же, «подвисает» в воздухе.

То есть военная реформа всегда должна быть подперта с боков двумя факторами. Первый – это видение современных концепций ведения войн и современного оружия. И второй – промышленное развитие, промышленная модернизация, переход на новый технологический уклад с использованием новых физических принципов. Поскольку эти две составляющие отсутствуют, то реформа по необходимости остается ведомственной.

Есть геополитическая подоплека в возможной покупке «Мистралей», поскольку нам в любом случае очень важно укреплять отношения с Францией и Германией. Выстраивание оси Париж-Берлин-Москва имеет принципиальное значение для того мирового порядка, который формируется на наших глазах. Это первый момент.

Вместе с тем по поводу конкретно этих нескольких вертолетоносцев хотелось бы услышать мнение специалистов, с одной стороны, а с другой стороны - ответственных чиновников, которые пояснили бы даже не вопрос отечественного производства или покупки зарубежных изделий, а прежде всего вопрос назначения данных вертолетоносцев. По моим представлениям, возможно, неправильным (здесь хотелось бы все-таки услышать ответственные заявления), это средство работы с какими-то островными территориями, когда нужно в основном действовать на чужой территории. Либо высадка на берега, десант, поддержка его вертолетами и так далее. Не очень понятно, где эти ситуации могут возникать и где эти корабли могут применяться. Хотелось бы просто понять.

И еще есть вопрос не покупки корабля, а всей стратегии: будет ли локализация, будет ли налажено производство собственных кораблей такого класса, и вообще, как это встраивается в единую систему перевооружений флота. Без наличия конкретной информации и достоверной по данным моментам делать какие-либо суждения просто невозможно.

Абсолютно правильно использовать наше конкурентное преимущество в плане углеводородов. Это не означает только сырьевую ориентацию как таковую, хотя, к сожалению, этот уклон есть. Это означает, что если мы создали в советский период гигантский задел по углеводородам, то, безусловно, его надо использовать. Эта линия более-менее как-то продвигается, и она важна.

Вторая важная линия, которая также проводится правильно, – аккуратное огосударствление энергетики там, где это возможно. Это тоже правильно, потому что энергетика - слишком критический сектор экономики, и он не может управляться исключительно частными интересами. Другое дело, что отсутствует целенаправленная политика по переходу к следующему технологическому укладу, в том числе и прежде всего в области энергетики. То есть мы фактически тиражируем решения, которые для нас были очевидны еще в 70-80-е годы. Нужен прорыв к новому укладу в энергетике, нужно совершенно по-другому посмотреть на ядерную энергетику. Вот это ключевые задачи.

В гидроэнергетике, к сожалению, опять же, пока нет системной линии по ее развитию, хотя много сделано для восстановления базовых вещей, тех же ключевых станций, например. Но системной, единой линии нет. Гидроресурсы в России еще имеются для гидроэнергетики в гигантских количествах. Вопрос о гидроэнергетике требует амбициозных программ, а не просто введения одной станции в 5-7 лет.

Смысл наших взаимодействий с Абхазией имеет стратегическое значение. К счастью, наши отношения только улучшаются. При этом надо понимать, что есть разнообразные внутренние и внешние геополитические процессы вокруг Абхазии, которые, к сожалению, не настроены на отличные отношения с Россией. Поэтому необходимо всячески противодействовать этим процессам.

Очень интересна идея, которую выдвинул в ходе визита президент Багапш. Это идея о Союзе, о включении Абхазии в Союзное государство Россия-Беларусь. В этом смысле мне кажется, что это правильная идея, тем более что я ее высказывал неоднократно и президенту Южной Осетии, и на конференции в Абхазии. Это бы очень серьезно укрепило Союз России и Белоруссии, потому что появилась бы совершенно другая геополитическая основа, фундамент для этого Союза, на порядок более мощная. Мы бы имели ситуацию четырех сторон Союзного государства.

Мне кажется, это был бы серьезный прорыв и был бы пример для других новых государств СНГ. Абхазия нам интересна прежде всего в том, что мы защитили народ Абхазии. Мы исполнили свою мировую миссию, и в этом плане она нам интересна – то есть интерес не с точки зрения «interest» (уровень прибыли), а с точки зрения реализации принципиальной нравственной позиции России. А второй момент - это то, что Абхазия чем дальше, тем больше будет играть важную роль в черноморской политике.